Единственный, для кого обобщенный Пруст-Манн-Белый — не портрет в галерее достойных мертвецов, а родная тень, взывающая к письму и вызываемая им. В каждой из этих книг призраки мерцают, обретают плоть, а потом ускользают, так что роман рассыпается в руках как подарок тени. Во всех кононовских романах вместо нее — убожество провинциального советского юга. Не потому, что там много подробностей сексуальной механики (хотя их там и правда много, больше, чем во всех прошлых кононовских романах). — Смрад таинственной чуждой жизни становился ароматом;— фальшивый звук неопрятной стряпни — томительной нотой;— и мерзящее ничего, кроме жалости, не вызывало.

Source: Kommersant June 25, 2020 21:10 UTC